— Прекрасная, — прошептал он, протягивая руку, чтобы вытащить шпильки из волос.
Как же она красива.
Мало-помалу он раздел их обоих, останавливаясь, чтобы прикоснуться к каждому дюйму кожи, который обнажался, и давая Уиннифред возможность делать то же самое. Она была нерешительной и в то же время настойчивой в своем изучении, позволяя пальцам исследовать его голый торс и руки, ладонями прикасаясь к бедрам и талии. Она заколебалась, когда он снял брюки, но лишь ненадолго.
Он со стоном закрыл глаза, когда маленькая ладошка отыскала доказательство его желания. Он застыл, позволяя им обоим удовольствие ее открытия до тех пор, пока это удовольствие не стало слишком острым. Крепко удерживая за талию, он отнят ее руку и стал продвигать спиной к кровати.
Опустившись вместе с ней на одеяло, он заново приступил к процессу исследования. Она сплошь состояла из противоречий. Такая маленькая, думал он, такая хрупкая, но руки у нее сильные, он почувствовал крепкие и тугие мышцы ее длинных ног, когда они задвигались под его ногами. Он опустил голову, пробуя на вкус шею, ключицу, грудь. Кожа ее была удивительно мягкой, пугающе нежной, и все же он ощутил еще не до конца сошедшие мозоли, когда она пробежала ладонями по его спине. Она была бледной и в то же время пылающей от страсти. Она была беспомощной и господствовала над всеми его мыслями, всеми движениями, всеми желаниями.
Желание делалось острее и безжалостнее, когда она вздохнула, застонала и выгнулась под ним. Потребность овладеть ею терзала его, и все же он сдерживался. Он хотел, чтобы она ослепла от страсти, всецело отдалась требованиям его тела.
Он взял в рот сосок, ласками языка и зубов превратив его в твердый бутон. Пробежал ладонью вниз по боку, через изгиб таза, по шелковистой коже бедра к нежному пушку между ног.
Она чуть не слетела с кровати.
— Гидеон, пожалуйста.
Звук его имени в ее устах отнял у него последние остатки самообладания. Он лег на нее, силясь быть нежным, любящим, когда вжался в ее влажный жар. Она обвила его руками за плечи и приподняла таз, поощряя, помогая… пока он не встретился с преградой, отмечающей ее невинность, и, надеясь, что чем быстрее, тем лучше, прорвался сквозь нее одним решительным толчком.
Она напряглась и чертыхнулась.
— Ох…
Он стиснул зубы, пока ослепляющее наслаждение быть в ней не отступило ровно настолько, чтобы он смог наклонить голову и поцеловать ее в лоб.
— Прости, милая. Прости.
— Это… — Она потрясенно воззрилась на него и натужно сглотнула. — Это не то, что я думала…
— Знаю.
Он завладел ее ртом в долгом, глубоком поцелуе, отпустив, только когда почувствовал, что она чуть-чуть расслабила пальцы, вонзившееся ему в спину, и услышал, как она длинно выдохнула.
— Прости, — снова прошептал он. — Дай мне еще минуту. Сможешь?
Она кивнула и даже умудрилась нерешительно улыбнуться.
Он не был уверен, что сможет сделать это. Каждая секунда, каждый удар сердца казались вечностью. Она была раем, и каждый мускул в его теле кричал, чтобы он двигался, чтобы погружался в нее снова и снова, пока не удовлетворит эту сжигающую его страсть, эту неутолимую жажду. Но он отказывался слушать. Удерживая желание в крепкой узде, он стал заново разжигать страсть Уиннифред, руками отыскивая те местечки, прикосновение к которым прежде вырывало у нее стоны и вздохи.
Когда она вновь начала постанывать и вздыхать, он осторожно вышел из нее и снова медленно вошел, наблюдая за ее реакцией. И застонал от облегчения, когда она неуверенно приподнялась ему навстречу.
— Да, милая. — Он снова вошел длинным, глубоким погружением, сорвав с ее губ тихий стон. — Вот так…
И тогда он отпустил узду, позволив инстинкту и желанию взять верх. Он затерялся во времени и пространстве, не видя, не слыша и не чувствуя ничего, кроме сладостного звука стонов Уиннифред, которые становились все чаще и громче, и острого наслаждения от того, что он оттягивал момент своей разрядки, дожидаясь, когда Уиннифред найдет свою.
Когда это случилось, когда ее ноги сцепились у него на спине и она выгнулась и вскрикнула в его руках, он глубоко погрузился последний раз, затем с прерывистым стоном вышел и выплеснул свою страсть на белые простыни постели Уиннифред.
Гидеон стоял в библиотеке, хмуро уставившись в пространство. Он не хотел быть в библиотеке, не хотел хмуриться. Чего он хотел, так это вернуться наверх, скользнуть в постель Уиннифред и притвориться, что все отлично, что все так, как и должно быть. Так он и проснулся — сплетясь с ней руками и ногами и чувствуя мягкий шелест ее дыхания на своей шее. Несколько счастливых, драгоценных мгновений он лежал, купаясь в ее тепле и в воспоминаниях об их любви.
Но слишком скоро реальность того, что он натворил, стала просачиваться сквозь этот кокон блаженства, а с ней пришли терзания, раскаяние и обвинения.
Естественно, он женится на Уиннифред как можно скорее. Так будет правильно. Единственно правильно. Часть его чуть ли не вопила от радости, что теперь она принадлежит ему и всегда будет принадлежать. Но другая часть, та, что потребовала оставить спящую Уиннифред, честила за близорукий эгоизм.
Вопрос обладания ею не прост. Это вопрос ответственности за нее… и за детей, которые могут появиться у них.
Перед глазами возник образ маленькой девочки с янтарными глазками и светло-каштановыми волосиками с золотистыми прядками. У нее будет его чувство юмора, подумал он, и мамин смех. Он почти слышал этот смех.