Единственной радостью Уиннифред на неделе перед балом леди Гвен было наблюдать, как лорд Энгели осыпает Лилли знаками внимания. Верный своему слову маркиз начал ухаживания, и, к немалой радости света, он целиком и полностью отдался этому занятию. Он приносил цветы, книги и коробки конфет. Он вальсировал с Лилли на каждом балу, каждый солнечный день возил ее на прогулки по Гайд-парку и безраздельно захватывал ее внимание на каждом званом обеде.
Он ясно давал понять Лилли, своей семье и всем желающим слушать, что намерен сделать мисс Лилли Айлстоун своей маркизой. Наедине Лилли признавалась Уиннифред, что хоть такое повышение в статусе, предоставляемое вниманием маркиза, ее нимало не волнует, она совсем не против того, чтобы сделать его постоянным. Уиннифред переводила это как то, что она снова влюбляется.
И хотя брак с Энгели и положит конец вопросу, вернется Лилли в Мердок-Хаус или нет, Уиннифред была счастлива за подругу. Однако не была счастлива сама.
Ее дружба с Гидеоном стала сдержанной и холодной. Словно огромная стена выросла между ними, и они были вынуждены обмениваться вежливыми приветствиями и мучительно официальными репликами через эту преграду, как противники, ведущие перестрелку через крепостное сооружение.
Ей хотелось возложить всю вину за это на его плечи, но она не могла. Дистанция была его рук делом — он снова стал уединяться в своих покоях и обедать по большей части в клубе. Он выполнял свои обязанности, сопровождая их с Лилли по городу, но не подходил к Уиннифред в гостиных во время званых обедов и не вовлекал в разговор на балу у леди Хиллспик.
Он избегает ее, это ясно как Божий день.
Но в холодности была виновата она. Поначалу Гидеон пытался сделать те несколько минут, что они каждый день проводили вместе, если не дружескими, то непринужденными. Он улыбался ей и отпускал замечания, которые должны были рассмешить ее. Она отвечала напускным отсутствием интереса.
Она знала, что небезразлична ему. Он совершенно ясно дал это понять. Но отцу она тоже по-своему была небезразлична. И это привело ее к тому, что она оказалась сиротой, брошенной в Шотландии. Такой любви она не желала — той, о которой достаточно намекнуть, но никогда не нужно высказывать. Порой надежда может ранить глубже, чем отказ, и причинить вред не только сердцу.
Может, если б она лучше старалась…
Может, если б она прилагала больше усилий, чтобы стать леди…
Может, если б она изменила себя, стала другой…
Нет. Не собирается она становиться другой. И не собирается сидеть, ждать и надеяться, когда Гидеон увидит, что она идеальна для него, или бегать за ним в надежде на доброе слово или знак любви. Хватите нее борьбы, ожидания и риска. Она не позволит себе терзаться, как какая-нибудь глупая бесхребетная дура, которая…
Уиннифред поерзала на своем стуле в дальнем углу переполненного бального зала леди Гвен. Весь последний час она сидит и терзается как дура. С тех пор как увидела, что Гидеон протолкался сквозь толпу к карточному столу.
Она повернула голову, чтобы просверлить гневным взглядом дверь в комнату для карточных игр, но обнаружила, Что больше не видит ее из-за людской массы. В бальном зале, где уже было много людей, когда Уиннифред садилась, стало вовсе не протолкнуться, пока она сидела, уставившись в пол, погруженная в свои мысли.
Только сейчас она заметила, как ей жарко и как плотно сомкнулись вокруг нее люди. Она была практически прижата к стене, и взгляд ее упирался в чей-то зад в белоснежном платье. Пожилой джентльмен, от которого разило спиртным, спал на стуле рядом с ней и медленно соскальзывал в ее сторону. Она выставила руку, чтобы не дать ему улечься на нее, осторожно встала, чтобы не задеть локтем леди перед ней, и мягко опустила голову старика на свой стул.
Ей нужен воздух.
— Извините.
Она протиснулась мимо дам и стала продвигаться вперед, решительно настроенная добраться до дверей на террасу и до свежего воздуха. Но продвижение было медленным. Гости столпились, как скот на рынке. Люди напирали на нее сзади, толкали сбоку и, кажется, не замечали, что ей надо пройти. Они смеялись, разговаривали, окликали друг друга, перекрикивая шум. Воздух вокруг нее все сгущался от приторных духов и разогретых тел. Она почувствовала, как дыхание участилось, а желудок свело. Она оглянулась в ту сторону, откуда пришла, раздумывая, не сможет ли вернуться на свое место, где у нее было по крайней мере несколько дюймов пространства, но та дорожка, которую она проложила, уже была поглощена толпой. И стул ее, без сомнения, уже занял кто-то другой.
Уиннифред снова стала проталкиваться вперед, в шуме, запахах и плотной людской стене.
Она никогда не видела такую толпу. У нее возникло чувство, что ее вот-вот затопчут.
Паника змейками стала расползаться по коже и прокралась в легкие.
Ей срочно надо вырваться отсюда. Ей нечем дышать. Она ничего не видит. Она пыталась удерживать взгляд на верху двери на террасу, но комната все время двигалась, и было так много людей — кто-то заступал спереди, кто-то отталкивал ее с дороги. Ей хотелось закричать на них, но не хватало воздуха.
«Выпустите! Выпустите же меня отсюда!»
Комната с ее обитателями покачнулась, поплыла и закружилась.
Чья-то большая рука схватила ее за локоть.
— Медленные вдохи, милая. Вы уже почти пришли.
Гидеон. Ей хотелось засмеяться, заплакать, кинуться ему на шею и как следует врезать по носу.
Медленные вдохи? Он рехнулся?
— Дышите ртом.
Она послушалась, и душные запахи комнаты отступили.